Новосибирск и Новосибирская область: свежие новости, объективный анализ, актуальные комментарии

Когда средневековый книжник XIII века Гумберт Романский писал в своей келье трактат «О проповеди креста», он и подумать не мог, что 750 лет спустя его труд подготовит к публикации молодой историк в далёкой Сибири — доктор исторических наук, доцент кафедры всеобщей истории НГУ Валентин ПОРТНЫХ.

— Валентин, как у вас появился интерес к истории?

— Спасибо моему отцу — учителю физики, который интересуется много чем, в том числе и историей, правда, больше отечественной и относительно близкой к нам, XIX—ХХ веков. К тому же мы часто говорили с ним о современной политике, и, наверное, те разговоры и заложили какую-то базу под мой интерес. Я вырос в Академгородке и прекрасно понимал, что золотые горы в науке не светят, — и всё же пошёл в науку.

— А почему всё-таки средние века?

— Есть какая-то странная закономерность в том, что если человек изучает историю, то, сознательно или нет, он в основном изучает историю той среды, откуда произошёл. По материнской линии мои предки не имеют к Сибири никакого отношения и живут здесь с момента основания Академгородка. По духу наша семья больше была ориентирована на европейскую часть России, на Запад. Но, к сожалению, мне не повезло: зарубежная история, по которой я решил специализироваться почти сразу, у нас предусмотрена не особо. Даже Институт истории, кажется, назвали неправильно — он должен быть Институтом истории Сибири, судя по изучаемым там вопросам. Один западный коллега мне недавно сказал: «Ориентируйся на невозможное!» Вот на этот принцип я, видимо, и стараюсь равняться. Почему я люблю древние периоды истории? Это та история, которой можно заниматься спокойно, не сильно смешивая с политикой. И в ней сочетаются два элемента: с одной стороны, приятно на каком-то примере осознать: да эти люди такие же, как мы, за восемьсот лет ничего не изменилось! А с другой стороны, любопытно найти в прошлом какую-то вещь, которая могла быть только тогда, и понять, что средние века и наше время сильно различаются.

— А что, например, осталось прежним?

— Сейчас в бюрократии считается нормальным, когда бумажку, которую должен подписать какой-то большой начальник, оформляет его нижестоящий «вассал», а сам начальник даже не очень-то в курсе дела. И внизу указывается мелким шрифтом — исполнитель такой-то. Недавно я читал книгу о папских письмах и узнал, что и римские папы иногда подписывали свои документы так же: письмо от лица его святейшества, а внизу подписано, кто из чиновников папской курии составлял этот документ. То есть уже тогда папа мог подписать «рыбу».

— В пропаганде — так же?

— Сейчас такую массу народа, как в средние века, на религиозную войну не поднимешь, можно расшевелить только какие-то небольшие группки. Однако и тогда, собираясь в крестовый поход, люди по факту могли идти скорее с прагматичными целями — пограбить арабов и турок, точно мы это уже никогда не узнаем. Хотя официально прикрывались, конечно, исключительно духовными мотивами. Но это примета именно средневековья — в новое и новейшее время коннотации с богоугодностью ещё могли сохраняться, но на первый план вышла защита отечества, так как появились национальные государства. Пока государства слабые, мелкие и разрозненные — самая авторитетная фигура в этом мире папа. Средние века — это такой Евросоюз под главенством римского папы, а крестовые походы — его спецоперация. Западнохристианский мир ощущал себя единым по религиозному принципу. Был ещё восточнохристианский — Византия, но с ними обращались по-хитрому. Если Западу это выгодно, византийцы — «братья по вере», если нет — они «проклятые схизматики».

Но что любопытно, даже тогда народ не шёл в крестовый поход  исключительно за идею. При всей святости этой экспедиции ей требовалась доля прагматизма. Другое дело, что прагматизм мог быть и духовным. Идёшь в крестовый поход — получаешь индульгенцию. Я сравнивал разные источники, прямо относящиеся к пропаганде, — и везде хоть что-нибудь сказано про индульгенцию: напрямик или с намёком — получишь небесное воздаяние, попадёшь прямо в царство небесное, избежав ада и чистилища.

— Какими методами велась пропаганда?

— Средства были другие: книгопечатания ещё не изобрели, чтобы штамповать листовки, да и СМИ никаких не было. Работало «сарафанное радио» по церковным структурам сверху вниз — от папы до монахов, священников, нищенствующих орденов — всех, кто вовлечён в проповедование.

— Кем был Гумберт Романский, написавший трактат?

— Очень непростым человеком — пятым великим магистром ордена доминиканцев. К Риму он никакого отношения не имеет: Romans — это маленькое местечко в Центральной Франции. Во Франции он прожил всю свою жизнь, а учился в Парижском университете. Писал он, как и было положено в те времена, на латыни.

— Неужели до вас трактат Гумберта никто не изучал и не пытался издать?

— Его печатали, но всего один раз, и то более пятисот лет назад. А моё внимание на этот труд обратила моя западная научная руководительница Николь Бериу, специалист по средневековым проповедям, указав, что тема перспективная и никто ей не занимался. Трактат напечатали около 1495 года, и этот факт «расслаблял» историков: книга есть, после внедрения цифровых технологий находится в свободном доступе. Но она, мягко говоря, устарела. Во-первых, у неё, понятное дело, нет никакого справочно-критического аппарата, никаких комментариев. Во-вторых, текст там сильно изменённый при переписках по сравнению с оригиналом. А подготовить критическое издание источника по современным требованиям — труд неблагодарный, и мало кому хочется этим заниматься. Чаще коллегам охота «движняка»: размышлений, обобщений, поиска интересных выводов, а не долгой и, в основном, технической работы, без которой, впрочем, все размышления и обобщения будут неустойчивы, как карточный домик.

— Получается, оригинального текста уже нет в природе?

— Нет, его можно только реконструировать и результат будет гипотетическим. Самый древний список мне помогла датировать хороший специалист из Парижа, американка по происхождению, Патрисия Штирнеманн: вторая половина XIII века, буквально через пару десятилетий после написания самого трактата, который, исходя из упомянутых там событий, принято датировать 1266—1268 годами. Ещё один список предположительно относится к XIV веку, остальные — XV век, среди них есть и датированные. Думаю, такое внимание к труду Гумберта в пятнадцатом веке было неслучайным. В это время папы объявляли крестовые походы на разных фронтах: были чешские гуситы, объявленные еретиками, были турки-османы, которые сами вторглись в Европу и от них надо было обороняться. И хотя изначально трактат писался под походы на Ближний Восток, его было нетрудно переориентировать на другой фронт: в тексте слишком много завязано на идее «богоугодной войны» как таковой без указания врага.

— Много ли сейчас в России специалистов по средневековым европейским трактатам?

— В Москве тех, кто занимается историей западноевропейского средневековья, очень много, в провинции — мало. Я уже говорил, что провинция у нас заточена на краеведение, настоящих специалистов по древнему миру и средневековью здесь крайне мало. Но при этом история средних веков — обязательный предмет для студентов-второкурсников на истфаках, и часто её преподают дилетанты. Считаю, что мне повезло: меня учил очень достойный человек Геннадий Геннадьевич Пиков, он и сейчас преподаёт основной курс истории средних веков.

— Что преподаёте студентам вы?

— Раньше вёл спецкурс по крестовым походам, потом на спецкурсах у нас решили сэкономить и их отменили. Сейчас совместно с другими коллегами я веду у второго курса источниковедение. С наступающего учебного года мне предложили вести древний и средневековый периоды истории Франции для будущих франковедов, которых раз в два года набирают на отделении иностранных языков. А ещё я напросился на эксперимент и с магистрантами буду проводить «семинары десоветизации», как я их неофициально назвал. Дело в том, что меня сильно удручает, как иногда выступают за границей наши соотечественники-историки с английским языком, «как у Мутко». Молодые историки—«отечественники» в Новосибирске вообще закрываются от общения с «заграницей», но это неправильно, ибо мои друзья—«отечественники» из Екатеринбурга – обратный пример! Они часто выступают за границей, и их уровень знания английского очень достойный, а иностранцам интересно узнать новое о российской истории. Поэтому у меня магистранты будут выступать с докладами по темам, на которые пишут дипломные, но делать это на иностранных языках. И всё общение на семинаре, кроме разбора ошибок, будет проходить на любых языках, кроме русского. 

— А на скольких языках вы говорите?

— Я, конечно, не лингвист и уровень знаний у меня не как у хорошего переводчика, но по английскому, французскому и итальянскому языкам сдавал экзамен на продвинутый уровень («С1 или С2» по международной классификации), немецкий у меня послабее, на уровне «спросить в магазине» могу выкрутиться на испанском.

— Как к специалисту по средневековью реконструкторы к вам обращаются?

— Нет, у них своя жизнь, у меня своя. Они интересуются материальной культурой, вооружением, а я в этом не разбираюсь, у меня другие интересы. А реконструктору важнее знать, как сделан меч, чем что при этом говорили. Так что между нами — доброжелательный нейтралитет.

— А хобби у вас есть?

— Во-первых, всё, что связано с иностранными языками, я воспринимаю в том числе и как хобби. Я же читаю на них не только научные книжки и статьи. А во-вторых — люблю разные «танцульки», а то работа сидячая. Много видов перепробовал, но, правда, ни одного профессионально не освоил. Ходил когда-то давно на бальные спортивные танцы, потом на исторические танцы, линди-хоп, клубную «латину» — сальсу и бачату. Непременно посещаю ректорский бал, иногда другие танцевальные вечера. Ещё у меня есть проигрыватель пластинок, к нему покупаю на заграничных «блошиных рынках» записи эстрады 60—80-х.

Виталий СОЛОВОВ | Фото Валерия ПАНОВА